«Она была Поэтом…» (Сценарий литературно-музыкальной гостиной по творчеству А.Ахматовой)

Автор: Сапсай Ольга Викторовна

Организация: МОУ гимназия им. К. Орфа с. Варны

Населенный пункт: Челябинская область, с. Варна

  1. Мартовское утро 1965 г. Некрасивый, неопрятный, почерневший снег, тусклый тесный дворик где-то на задах больницы Склифосовского. Все было непонятно, и все долго топтались и ждали чего-то. Потом мы поднимались по старой ветхой лестнице, входили в невысокие темноватые комнаты, проходили вокруг стола. На столе стоял гроб. В гробу спокойно лежала Анна Ахматова.

 

  1. «Я родилась в один год с Чарли Чаплиным, «Крейцеровой сонатой» и Эйфелевой башней. В то лето Париж праздновал 100-летие падения Бастилии – 1889 год, а в ночь моего рождения справлялась и справляется древняя Иванова ночь – 23 июня. Назвали меня Анной в честь бабушки Анны Егоровны Мотовиловой. Ее мать была татарской княжной Ахматовой, чью фамилию я, не сообразив, что собираюсь быть русским поэтом, я сделала своим литературным именем…

Годовалым ребёнком я была перевезена из Одессы на север – в Царское Село. Там я прожила до 16 лет.

В 1910-м вышла замуж за Гумилёва.

1 октября родился мой единственный сын Лев.

В 1912 г. Вышел мой первый сборник стихов «Вечер».

 

  1. Сердце к сердцу не приковано,
    Если хочешь - уходи.
    Много счастья уготовано
    Тем, кто волен на пути.

    Я не плачу, я не жалуюсь,
    Мне счастливой не бывать.
    Не целуй меня, усталую,-
    Смерть придется целовать.

    Дни томлений острых прожиты
    Вместе с белою зимой.
    Отчего же, отчего же ты
    Лучше, чем избранник мой?

 

  1. Сжала руки под тёмной вуалью...
    "Отчего ты сегодня бледна?"
    - Оттого, что я терпкой печалью
    Напоила его допьяна.
    Как забуду? Он вышел, шатаясь,
    Искривился мучительно рот...
    Я сбежала, перил не касаясь,
    Я бежала за ним до ворот.
    Задыхаясь, я крикнула: "Шутка
    Всё, что было. Уйдешь, я умру."
    Улыбнулся спокойно и жутко
    И сказал мне: "Не стой на ветру".

 

  1. Есть в близости людей заветная черта,

    Ее не перейти влюбленности и страсти,-

     Пусть в жуткой тишине сливаются уста

     И сердце рвется от любви на части.

 

     И дружба здесь бессильна и года

     Высокого и огненного счастья,

     Когда душа свободна и чужда

    Медлительной истоме сладострастья.

 

    Стремящиеся к ней безумны, а ее

     Достигшие - поражены тоскою...

          Теперь ты понял, отчего мое

     Не бьется сердце под твоей рукою.

 

  1. Было душно от жгучего света, 
    А взгляды его — как лучи. 
    Я только вздрогнула: этот 
    Может меня приручить. 
    Наклонился — он что-то скажет... 
    От лица отхлынула кровь. 
    Пусть камнем надгробным ляжет 
    На жизни моей любовь.

 

  1. Не любишь, не хочешь смотреть? 
    О, как ты красив, проклятый! 
    И я не могу взлететь, 
    А с детства была крылатой. 
    Мне очи застил туман, 
    Сливаются вещи и лица, 
    И только красный тюльпан, 
    Тюльпан у тебя в петлице.

 

  1. Как велит простая учтивость, 
    Подошел ко мне, улыбнулся, 
    Полуласково, полулениво 
    Поцелуем руки коснулся — 
    И загадочных, древних ликов 
    На меня поглядели очи... 
    Десять лет замираний и криков, 
    Все мои бессонные ночи 
    Я вложила в тихое слово 
    И сказала его — напрасно. 
    Отошел ты, и стало снова 
    На душе и пусто и ясно.

 

Романс «Приходи на меня посмотреть»

 

9. Приходи на меня посмотреть.
Приходи. Я живая. Мне больно.
Этих рук никому не согреть,
Эти губы сказали: «Довольно!»

Каждый вечер подносят к окну
Мое кресло. Я вижу дороги.
О, тебя ли когда упрекну
За последнюю горечь тревоги!

Не боюсь на земле ничего,
В задыханьях тяжелых бледнея.
Только ночи страшны оттого,
Что глаза твои вижу во сне я.

Приходи на меня посмотреть.
Приходи. Я живая. Мне больно.
Этих рук никому не согреть,
Эти губы сказали: «Довольно!»

 

10. Проводила друга до передней,
Постояла в золотой пыли,
С колоколенки соседней
Звуки важные текли.
Брошена! Придуманное слово -
Разве я цветок или письмо?
А глаза глядят уже сурово
В потемневшее трюмо.

 

11. В 1921-м был расстелян Н.С. Гумилев

В 1935-м – арестован сын…

 

12. Это было, когда улыбался
Только мертвый, спокойствию рад.
И ненужным привеском болтался
Возле тюрем своих Ленинград.
И когда, обезумев от муки,
Шли уже осужденных полки,
И короткую песню разлуки
Паровозные пели гудки.
Звезды смерти стояли над нами,
И безвинная корчилась Русь
Под кровавыми сапогами
И под шинами черных марусь.

 

13.В страшные годы ежовщины я провела17 месяцев в тюремных очередях в Ленинграде. Как-то раз кто-то "опознал" меня. Тогда стоящая за мной женщина, которая, конечно, никогда не слыхала моего имени, очнулась от свойственного нам всем оцепенения и спросила меня на ухо (там все говорили шепотом):                                                                                             - А это вы можете описать?     

И я сказала: 
- Могу.                                                                                                     

Тогда что-то вроде улыбки скользнуло по тому, что некогда было ее лицом.

 

14.Уводили тебя на рассвете,
За тобой, как на выносе, шла,
В темной горнице плакали дети,
У божницы свеча оплыла.
На губах твоих холод иконки,
Смертный пот на челе... Не забыть!
Буду я, как стрелецкие женки,
Под кремлевскими башнями выть.

 

15. Показать бы тебе, насмешнице
И любимице всех друзей,
Царскосельской веселой грешнице,
Что случится с жизнью твоей -
Как трехсотая, с передачею,
Под Крестами будешь стоять
И своею слезою горячею
Новогодний лед прожигать.
Там тюремный тополь качается,
И ни звука - а сколько там
Неповинных жизней кончается...

 

16.Перед этим горем гнутся горы,
Не течет великая река,
Но крепки тюремные затворы,
А за ними "каторжные норы"
И смертельная тоска.
Для кого-то веет ветер свежий,
Для кого-то нежится закат -
Мы не знаем, мы повсюду те же,
Слышим лишь ключей постылый скрежет
Да шаги тяжелые солдат.
Подымались как к обедне ранней,
По столице одичалой шли,
Там встречались, мертвых бездыханней,
Солнце ниже, и Нева туманней,
А надежда все поет вдали.
Приговор... И сразу слезы хлынут,
Ото всех уже отделена,
Словно с болью жизнь из сердца вынут,
Словно грубо навзничь опрокинут,
Но идет... Шатается... Одна...
Где теперь невольные подруги
Двух моих осатанелых лет?
Что им чудится в сибирской вьюге,
Что мерещится им в лунном круге?
Им я шлю прощальный свой привет.

 

17.              В её крохотную комнату был вход со двора. Крутая лестница на узкий балкончик, идущий вдоль стены, и в углу прямо с балкончика — дверь в  комнату  Анны Андреевны. Комната была маленькая, с голым плоским окном. Анна Андреевна прожила в ней уже около трёх месяцев, но жилой она не стала. Узкая железная кровать с матрасной сеткой напоминала койку рабочего общежития. Грубо обструганный кухонный стол с двумя ящиками стоял невпритык. Прямой и белёсый свет обнажал пустоту сероватых стен, казарменную сеть тощего одеяла, обшарпанность двух табуретов. Все здесь казалось случайным, казенным, неустроенным. И только сама хозяйка не замечала необжитости.

                     Когда я поднялась к Анне Андреевне, она как всегда лежала на кровати — быть может, и стула-то в комнате не было, не помню. Она лежала все в том же черном платье с открытым вырезом и ниткой ожерелья на шее, босая, длинноногая, худая, с гордым профилем, знакомым по картинам и снимкам, запрокинув голову, закинув руки за голову, казалось, написанная на холсте черно-белыми красками, и за солдатской койкой — чудилось — не эта дощатая стена с обрывками грязных обоев, а гобелен с оленями и охотниками и под ней — не солдатская железная койка, а белая софа...

                 Понимая, что Анна Андреевна может быть голодна, я хотела, чтобы она сразу  обратила внимание на принесенный сверток, и что-то промямлила про съестное.

       — Благодарю вас! — проговорила она, — положите, пожалуйста, на стол. — И, повернув ко мне голову, добавила: — Поэт, как и нищий, живет подаянием, только поэт не просит!..

18. Не с теми я, кто бросил землю

На растерзание врагам.

Их грубой лести я не внемлю,

Им песен я своих не дам.

Но вечно жалок мне изгнанник,

Как заключенный, как больной.

Темна твоя дорога, странник,

Полынью пахнет хлеб чужой.

А здесь, в глухом чаду пожара

Остаток юности губя,

Мы ни единого удара

Не отклонили от себя.

И знаем, что в оценке поздней

Оправдан будет каждый час...

Но в мире нет людей бесслезней,

Надменнее и проще нас.

 

19. Анна Андреевна часто рассказывала мне, как узнала о касающемся её и Зощенко постановлении ЦК. Газет Анна Андреевна не читала, радио у неё не было. Она ничего не знала! Кто-то позвонил и спросил, как она себя чувствует. Позвонил и еще, и еще кто-то. Не чуя беды и лишь слегка недоумевая, она ровно отвечала всем: все хорошо, благодарю вас, все в порядке, благодарю вас... И выйдя зачем-то на улицу, она прочла, встав на цыпочки, поверх чужих голов, эту проклятую газету.

    Жизнь для нее остановилась.

20. И упало каменное слово

На мою еще живую грудь.

Ничего, ведь я была готова,

Справлюсь с этим как-нибудь.
 

У меня сегодня много дела:

Надо память до конца убить,

Надо, чтоб душа окаменела,

Надо снова научиться жить.
 

А не то... Горячий шелест лета,

Словно праздник за моим окном.

Я давно предчувствовала этот

Светлый день и опустелый дом.

 

21. Так не зря мы вместе бедовали,

Даже без надежды раз вздохнуть —

Присягнули — проголосовали

И спокойно продолжали путь.

Не за то, что чистой я осталась,

Вместе с вами я в ногах валялась

У кровавой куклы палача.

Нет! и не под чуждым небосводом

И не под защитой чуждых крыл —

Я была тогда с моим народом,

Там, где мой народ, к несчастью, был.

 

22. Из воспоминаний Натальи Роскиной: «Неуют холодной ахматовской комнаты принял тюремный характер. Анна Андреевна дома почти ничего не говорила, а только все показывала на потолок. Она словно боялась, что эти невинные разговоры мог кто-то услышать..

Обычно она с друзьями гуляла по безлюдным местам, обмениваясь короткими репликами… Однажды мы сидели в сквере, который был пуст, если не считать какого-то пожилого человека на дальней скамейке. Этот гражданин заинтересовал Анну Андреевну. «Видите?» Ей казалось, что этот человек оказался в сквере неслучайно. Мы встали и пошли. Анна Андреевна всё просила меня оглянуться. И когда я сказала ей, что не вижу его, Ахматова возразила: «Идет. Непременно идет! Уж будьте уверены, идёт!..»

23.  Длящийся кошмар разрешался лишь в худшую сторону. Осенью 1949 года был арестован Лен Николаевич Гумилев. Я приехала в Ленинград, пришла к ней, ничего не зная, спросила запросто: "А где Лева?" - она ответила: "Лева арестован". Звук этих слов - полувскрик, полустон, полушепот - до сих пор стоит у меня в ушах.                                                                                     Это был третий арест его; первый раз - в начале тридцатых годов, второй раз - в конце тридцатых, с приговором к расстрелу... Такова была судьба Анны Андреевны, каждое горе приходило к ней не один раз, а повторяясь дважды, трижды...

24. Раневская рассказывала мне, что  однажды приехавшая к ней в гости Ахматова надолго застыла у окна. Сказала, не оборачиваясь: «Вот и Лёва где-то так же…» И, помолчав, добавила: «Фаина! Я родила этого мальчика для каторги!»  Слова «лагерь» не было в лексиконе Ахматовой. Она заменяла его словом «каторга». И о том, где её сын, не забывала, мне кажется, ни на минуту».

Хореографическая композиция. “Вальс одиночества” (песня из фильма “Под сенью фонтанного дома”)

25. Меня, как реку,

Суровая эпоха повернула.

Мне подменили жизнь. В другое русло,

Мимо другого потекла она,

И я своих не знаю берегов.

О, как я много зрелищ пропустила,

И занавес вздымался без меня

И так же падал. Сколько я друзей

Своих ни разу в жизни не встречала,

И сколько очертаний городов

Из глаз моих могли бы вызвать слезы,

А я один на свете город знаю

И ощупью его во сне найду.

И сколько я стихов не написала,

И тайный хор их бродит вкруг меня

И, может быть, еще когда-нибудь

Меня задушит...

 

26. И вот - случилось. Ей наконец-то воздавалось по заслугам. Слава – большая, чем она могла пожелать в долгие одинокие дни и свои бессонные ночи.

Много лет она была обойдена славой, и теперь ей остро хотелось успеха, преклонения, признания и праздников, праздников, праздников…

 О, как я много зрелищ пропустила,

 И занавес вздымался без меня

И так же падал.

 

27. Наконец, вышла книжка, стали приходить издания на итальянском, английском, французском.  И наконец, письмо от Джанкарио Вигорелли. Он писал, что предполагается выдвижение в 1964 году русской поэтессы Анны Ахматовой на соискание премии Таормина. Она никогда не была в Риме. И наконец появилась возможность увидеть Рим. После всего увиденного, после всего пережитого это казалось чудом. И чудо могло свершиться!

 

28. Да, она воспринимала все перемены правды как победу истины. Итальянская премия назначалась ей всемирным признанием её таланта. Присуждение Ахматовой литературной премии Этна-Таормина стало событием мирового значения. Пресса, радио, телевидение несколько дней были заняты её присуждением. Процедура вручения премии и все торжества прошли на высшем уровне и завершились в Риме дипломатическим приёмом, который был дан в честь Анны Ахматовой. После этого присутствовавших поэтов попросили прочесть стихи, посвященные Анне Ахматовой. Один поэт за другим подходил к ее стулу и читал свое стихотворение, обращаясь к ней и к публике, и каждый раз она поднимала голову, смотрела налево, вверх или назад – туда, где стоял читавший, – и благодарила его любезным кивком. Царица поэзии принимала поклонение дипломатического корпуса мировой литературы.

В завершении приёма она уходит – высокая женщина, на голову выше всех поэтов среднего роста, женщина, подобная статуе, о которую разбивалась волна времен с 1889 года и до наших дней. Видя, как величественно она шествует, можно было понять, почему в России время от времени могли править именно  царицы.

 

29.  Имя Ахматовой продолжало звучать в мире, и торжества продолжались, принимая всё более возвышенный характер. В 1964 году Ахматова побывала в Лондоне, где состоялась торжественная церемония ее облачения в докторскую мантию. Церемония прошла особенно торжественно. Впервые в истории Оксфордского университета англичане нарушили традицию: не Анна Ахматова всходила по мраморной лестнице, а ректор спускался к ней. За рубежом в Ахматовой видели и чествовали русскую культуру, великую Россию Пушкина, Толстого, Достоевского.

30. Праздником самым желанным и долгожданным стал выход книги «Бег времени». Праздники! Чудесные праздники и долгожданные праздники!

 

31. Другие уводят любимых, —

Я с завистью вслед не гляжу.

Одна на скамье подсудимых

Я скоро полвека сижу.
 

Вокруг пререканья и давка

И приторный запах чернил.

Такое придумывал Кафка

И Чарли изобразил.
 

И там в совещаниях важных,

Как в цепких объятиях сна,

Все три поколенья присяжных

Решили — виновна она.
 

Меняются лица конвоя,

В инфаркте шестой прокурор…

А где-то темнеет от зноя

Огромный небесный простор.
 

И полное прелести лето

Гуляет на том берегу…

Я это блаженное «где-то»

Представить себе не могу.
 

Я глохну от зычных проклятий,

Я ватник сносила дотла.

Неужто я всех виноватей

На этой планете была?

 

32.  Джеймс Ласт  «Одинокий пастух». На фоне музыки

Мартовское утро 1965 г. Некрасивый, неопрятный, почерневший снег, тусклый тесный дворик где-то на задах больницы Склифосовского. Все было непонятно, и все долго топтались и ждали чего-то. Потом мы поднимались по старой ветхой лестнице, входили в невысокие темноватые комнаты, проходили вокруг стола. На столе стоял гроб. В гробу спокойно лежала Анна Ахматова.

 

Литература.

<>1.2.3.

<>4.Ужегов Генрих Николаевич «Гении уходят в вечность»

<>5.Чуковская Лидия  Записки об Анне Ахматовой. 1963-1966   Дневник моих встреч. Т. 1. А.: Искусство, 1991. «Записки» – Лидия Чуковская. Записки об Анне Ахматовой. Т. 1–3 настоящего издания.

Опубликовано: 06.04.2015